Descendants of Darkness. Celestial War. |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Descendants of Darkness. Celestial War. » Flashback » Агарта Моногатари
В ролях:
Мураки Казутака, Ория Мибу
НПС - помощник министра Фокуда, детектив Окидзаки, Ядзо Тамура, Канэскэ Ногути
Место действия:
Агарта - срединный мир, населённый мононоке.
В настоящий момент в Агарте идёт противостояние двух владык - Нищи но даймё Тайра Щиро и Хигащи но даймё Минамото Куро , предводителей древнейших и благороднейших домов, власть над которыми издревле находится в цепких лапах тэнгу.
Отредактировано Oriya Mibu (2012-09-26 21:09:35)
Честь встречать почетного гостя и его свиту у ворот замка досталась второму советнику Фокуде и он, надувшись от важности, в своем белом наряде, сидел в специальном кресле на крыльце в трепетном ожидании, И походил издали на яйцо с пунцовым пятном лица, старательно выбеленное ученической кистью на фоне лиловых нарядов прочих чиновников, решивших, что встреча дайме – достойный повод, чтобы показаться на глаза своему юному правителю. Мураки-доно, кутавшийся в белый с черным подбоем плащ наблюдал за приготовлениями двора своего дайме со стены, меланхолично размышляя, что пост первого советника при взбалмошном и вспыльчивом юнце сравнима разве что с должностью наставника, что до недавнего времени обучал правителя основным наукам. Лицо первого советника было скрыто под искусно сделанной маской белого цвета. У маски был нос и прорези для глаз, но нижняя ее часть была абсолютно гладкой.
Тайра-сама, от волнения и легкого раздражения никак не мог обрести человеческий облик, что было равносильно непорядку в одежде и непозволительно для правителя Западных земель Агарты. Он торопливо ходил по стене от одной смотровой башни к другой и смотрел через подзорную трубу на приближающуюся процессию.
- Минамото-сама и его слуги едут на черепахах а не на лошадях, - фыркнул тенгу, в очередной раз оказавшись рядом со своим советником, - я преподнесу ему в дар сотню лучших жеребцов! Пусть знает, какие кони пасуться на лугах Тайра.
- Достойный жест, мой господин, - в голосе Мураки не было и нотки подобострастия или уважения – лишь равнодушие человека, уже знающего исход беседы, - у вас есть сто прекрасных жеребцов, каждый из которых может обеспечить вам верность и службу опытного воина из вашей личной дружины. Отдайте их Минамото и он подарит коней своим воинам.
Юный тенгу нахмурился, но присмирел. Правда, ненадолго. Снова наведя трубу на процессию, он произнес:
- Как унылы их черные одежды и темные знамена. Я велю подарить ему тысячу локтей тончайшего белого шелка. И расшитые золотом одежды.
- Благородный порыв, мой господин. Но что вы будете делать с ответным даром в тысячу локтей черного шелка? Даже слуги вашего замка не носят черное.
Тайра Щиро насупился еще больше и некоторое время молча рассматривал уже достаточно приблизившуюся процессию.
- В свите Хигащи но даймё четыре человека, - произнес он севшим вдруг голосом, - неужели он могущественней меня, раз ему служат четыре, когда мне – только два человека?!
А вот эти слова юного тэнгу вызвали у советника Мураки интерес и заставили, наконец, перестать наблюдать за суетой во дворе замка, посмеиваясь над выходками собравшихся мононоке и обратить внимание на гостей.
- Четыре человека? – переспросил он, выказывая свою заинтересованность.
- Посмотрите сами, советник Мураки, - юноша сунул человеку в маске свою трубу. Тэнгу не верят в науку, как в мире смертных уже почти не верят в магию. И подзорная труба, вырезанная из слоновой кости, инкрустированная серебром с нефритовыми вставками, была совершенно полой. Вместо линз – а Мураки знал, что в человеческом мире использовались линзы - внутри чуть расширяющейся от одного края к другому трубки находился глаз пронзительно синего цвета с вертикальным зрачком.
Приставив трубку к прорези против глаза, Мураки стал рассматривать свиту черного дайме. Почти все мононоке в ней имели человеческий облик и не обладающий магическими способностями обитателей Агарты, Казутака мог только гадать, кто же и в самом деле является человеком.
- Неужели Хигащи но дайме богаче меня? – не унимался юный правитель Западных земель, - неужели у него больше вассалов и сильнее армия?
- Нет, господин, - Мураки переводил подзорную трубу с одного лица на другое, рассматривая челядинцев Минамото, - он старше вас, а годы дарят мудрость. С ней приходит знание, что и как должно делать, чтобы держать вокруг себя и своих вассалов и людей.
- Хочешь сказать, я – не мудр? – молодые тэнгу не отличались ни кротостью нрава, ни умением понимать простых слов, - я прекрасно знаю, почему вы с Фокудой служите мне. Вы, советник, - тут на длинноносом лице юного дайме возникла плутовская ухмылка, - делите ложе с…
Несмотря на то, что маска скрывала проявление любых эмоций Мураки, одного взгляда, блеснувших в тени глазных прорезей серых глаз было довольно, чтобы тэнгу присмирел и проглотил остаток фразы, удовольствовавшись другим откровением.
- А Фокуда получил столько золота от моего отца, что, по его словам, может купить в мире людей целую страну.
- Не думаю, что он помнит, каково там, в мире людей, - улыбнулся Мураки.
Сам он помнил очень и очень мало, да и то знания всплывали в памяти отрывочно, когда мужчина сталкивался с чем-то отличным от того, что было обыденным в прежней человеческой жизни – как с подзорной трубой.
Или вот зеркалом. Мононоке в зеркалах всегда отражаются в истинном своем облике. Зеркала не отражают чар и мороков. В мире людей, кажется, было так же. Вспомнив об этом, Казутака вернул своему дайме подзорную трубу и достал из рукава небольшое зеркало – круглое, в серебряной оправе, с ручкой, умещавшейся в ладони. Если смотреть на отражения мононоке, держа зеркало наискось, можно увидеть их истинные формы. А свита Минамото тем временем приблизилась достаточно, что можно было различить лица тех, кто двигался в авангарде – воинов и глашатаев, музыкантов и слуг, которые, благо не усыпали дорогу перед конем черного дайме лепестками сакуры. Казутака поймал отражение едущих в начале процессии людей и в наклоненной плоскости зеркала увидел лишь морды мононоке.
Но вот, солнечный зайчик осветил лицо одного из самураев, едущих подле Куро Минамото и Мураки снова не сдержал улыбки.
- Еще двое едут позади, - добавил юный дайме, понимавший манипуляции советника с зеркалом. Четвертый – по левую руку от Хигащи но дайме.
Теперь тэнгу выглядел, как человек – юноша лет шестнадцати на вид – благообразный, но едва ли красивый – рот его был крупноват даже для мужчины, а плоский нос был слишком широк в переносице.
За годы, проведенные в Агарти в странствиях и служении при дворе Нищи но даймё, единственным человеком, которого довелось знать Мураки, был Фокуда. С ним вместе они оказались подле полуразрушенного храма, с ним делили тяготы первых недель жизни в мире мононоке, приключения, а позже – почести в служении правителю Западных земель. Теперь же Казутаку охватило легкое волнение.
- Я хочу переманить к себе на службу людей Минамото, - резко заявил юнец-тэнгу, раскрывая и нервозно складывая свой веер
«Людей» в данной фразе означало именно «людей».
- Начните с подарков, господин, - Мураки взял предложенную подзорную трубу и навел ее на лицо самурая, ехавшего справа от Минамото Куро,- у вас есть прекрасные лошади и белый шелк.
Ворота с шумом распахнулись перед глашатаями, которые крича имя своего сюзерена, объявляли всем о приближении дайме Западных земель, грозного и непобедимого Минамото Куро, перечисляя его достижения и восхваляя мужество и ум.
Мононоке живут очень долго. Потому по рассказам двух котэнгу, можно было выучить историю Агарты за последние лет пятьдесят, а то и больше.
PS Тэги расставлю позже.
- Проклятое стремя! Третий раз улетает… - вполголоса ругался Окидзаки.
- Дурной знак, - заметил один из вассалов Минамото, пуская коня рядом.
- Глупости. Что за бабские суеверия, - поморщился Ория. – Ты бы подтянул его получше на привале…
На плечах у молодого человека завозился кама-итати, мгновенно теряя сходство с оббитым соболиным мехом шарфом, и поднял мордочку, зорко вглядываясь вдаль.
- Что такое? – Ория ласково погладил зверька между ушей, успокаивая, но тот, как и следовало ожидать, ничего не ответил, только тихонько заворчал, показывая, что устал.
- Известно что. Разглядывают нас со стен, - вассал личной охраны его светлейшего величества даймё Минамото Куро, Окидзаки Рё, пребывал в дурном расположении духа. – Вот он и учуял…
Ория пожал плечами.
- Пускай смотрят… не ослепнуть бы им только от блеска величия нашего господина!
- Мибу, Окидзаки…
Откликаясь на негромкий голос Минамото-дайме, мужчины осадили коней, заставляя тех следовать рядом с паланкином господина.
Хигащи но даймё уже давно вошёл в период зрелости, когда мужчине уже неуместно пустое бахвальство. И если более юный даймё предпочёл бы следовать на коне, то Минамото Куро во главе угла ставил своё удобство и комфорт. Откинувшись на подушках, он почти всю дорогу с интересом слушал, как двое его любимцев – Канэске Ногути со своим учеником, Ядзо Тамура, развлекают его фарсами и игрой на кото.
Однако сейчас шоры паланкина поднялись, являя всё величие даймё и открывая его взглядам – как собственной челяди, так и столпившимся на стенах стремительно приближающегося замка.
- Мой господин! - в один голос откликнулись воины личной гвардии и охраны даймё.
- Этот мальчишка попытается переманить вас к себе на службу… - тэнгу посасывал мундштук длинной трубки. – Не вызывайте его неудовольствия резкими отказами, а то дитя разревётся… да держитесь поближе ко мне.
- Слушаюсь, мой господин, - мужчины обменялись понимающими улыбками.
Расшитые серебром чёрные одежды вассалов даймё сверкали на солнце, когда процессия с гиканьем и свистом ворвалась во внутренний двор замка.
Традиционно цветом дома Минамото был избран чёрный. Ории это казалось куда более здравым, чем белые шелка дома Тайра. Белый – слишком маркий цвет. Да и не каждому к лицу – особенно, если лицо то и дело норовит смениться мордой каппы или хитрым подёргивающимся носом тануки.
При дворе Минамото Куро было всего четыре человека – ровно на два человека больше, чем у Тайра. Люди в мире мононоке считались редкостью. Именно поэтому привлечь к своему двору представителей человеческой расы было большой роскошью, в которой и купался Минамото Куро.
Окидзаки Рё и Мибу Ория сразу же снискали расположение даймё. Ория подозревал, что к этому был немало причастен Канэске Ногути. Носитель неизменной кицунэ-мэн, он был любимцем даймё – лучшим актёром из всех. На его игру съезжались посмотреть мононоке из самых дальних провинций, ибо в моменты, когда вдохновение озаряло его, казалось, что и «Лотосовая Сутра» не столь прекрасна, как стихи, на которые тот был щедр. Юный Ядзо Тамура, верно последовавший за учителем и возлюбленным в мир духов, тоже быстро стал известен – преимущественно благодаря своему нежному голосу и прекрасным танцам. Будучи не последним лицом при дворе, скорей всего, Ногути замолвил пару слов за Мибу и Окидзаки, после чего те были обласканы Минамото Куро.
Глашатаи, наконец, закончили перечисление всех титулов восточного даймё, и слуги упали ниц перед паланкином, чтобы бы их спинам, словно по ступеням, мог сойти вниз могущественный тэнгу, сейчас сохранявший обличье человека.
Как и у всех тэнгу в людской ипостаси, Минамото Куро обладал выдающимся вперёд носом, но в остальном черты его лица были правильными, строгими и довольно резкими. Властитель восточной части Агарты походил на вырубленного из камня божка – и его горящий взгляд поселял в сердцах и душах врагов трепет.
Представители личной охраны тотчас же встали по обе стороны от своего повелителя – двое на полшага позади. Справа шёл Ория, слева – Окидзаки. Наличие телохранителей рядом было скорей ещё одним поводом похвастаться перед юным Тайра – ведь это были настоящие люди! – а не необходимостью.
Кама-итати окончательно проснулся и напрягся, подняв голову. В мире мононоке людям без защиты делать нечего, они погибли бы в первые же дни. К счастью, ни Ория, ни Окидзаки не носили с собой целого вороха защитных амулетов, которыми щедро одаривал их повелитель – от дурного глаза хватало присутствия чудесных зверьков, да широких браслетов, охватывающих левые запястья молодых людей.
Навстречу высоким гостям выскочил человек в белых одеждах, в котором Мибу узнал второго советника по имени Фокуда. Разумеется, Ория уже слышал о нём, но увидеть человека в стане противника всё равно было интересно.
Мибу вовсе не помнил своей прошлой жизни в мире людей – да и не стремился её вспоминать. Только разве что быстро сошёлся с Окидзаки Рё, тоже гостем в этом мире. Не иначе как человеческая сущность потянула их друг к другу, и теперь молодые люди редко когда выезжали на охоту порознь – или пили сакэ по отдельности.
Советник Фокуда, раскрасневшийся от важности возложенной на него миссии, приветствовал владыку восточных земель по всем правилам. Минамото благосклонно выслушал его и направился вслед за человеком внутрь, позволяя вести себя богато убранными коридорами в комнаты, предназначающиеся даймё, где он и его слуги могли отдохнуть после долгого путешествия и привести себя в порядок.
Однако много времени Минамото Куро на отдых тратить не стал, всё же, тэнгу был прежде всего даймё – и уж никак не нежной придворной дамой, которую тяготы пути могут смутить и утомить чрезмерно.
Сменив одежды на более роскошные и приличествующие торжеству, устроенному в честь появления восточного даймё в стане западного, Минамото со своей свитой проследовал в изукрашенный знамёнами и дорогими тканями зал.
Опустившись на место, отведённое ему, даймё взглядом приказал первому советнику сесть по правую руку от себя, а Мибу – по левую, как начальнику личной стражи.
Зазвучали торжественные приветствия, а Ория, держа спину ровно, окинул внимательным взглядом зал.
Карие глаза выхватили из общей массы мононоке первого советника, чьё лицо скрывала маска.
- Говорят, первый советник Мураки прячет лицо, чтобы не разбивать лишних сердец, - коснулся его уха шёпот одного из кицунэ, особо любившего посплетничать. Мибу не повёл и бровью, не подавая виду, что слышал.
Первый советник щеголял белыми одеждами и возможностью сидеть по правую руку от даймё. Юный Тайра, к слову, не произвёл на Мибу большого впечатления, и молодой человек мог только удивляться, как этот большой ребёнок мог стать даймё.
Впрочем, тут явно не обошлось без интриг…
Ория почувствовал на себе пристальный взгляд и встретился глазами с удивительно красивой женщиной, сидевшей на почётном месте. Её богатые одежды явно дали понять, что это – мать юного Тайра, но вот пристальный взгляд вовсе не вязался с женским полом…
-«Джёрё-гумо…»
Ками-итати задрожал – внимание столь высокой особы не несло ничего хорошего, но женщина медленно перевела взгляд на Окидзаки.
- Кампай! – пронеслось по залу и в честь гостей подняли первую чарку.
О маске первого советника Нищи но даймё за пределами замка ходили легенды. Но среди челяди и приближенных Тайры до легенд дело не дошло – ограничивались слухами и более-менее правдоподобными домыслами. Но все рассказы о нереальной красоте советника Мураки; о его обожженном заколдованным маслом лице или о том, что некогда он был так красив, что не смог пережить насланных влюбленной в него наложницей бывшего сегуна чар, сделавших его безобразным – были далеки от истины. Скрыть свое лицо под маской повелел Казутаке бывший дайме, а нынешний так и не отменил отцовского указа.
Мураки привык к маске, как ко многому в мире мононоке и едва ли мог представить себе утро, когда проснувшись и покончив с омовением и облачением в одеяние советника, покинет свои покои не скрыв своего лица. Ну а то, что рассказывал молодому самураю болтливый кицуне, было основано на загадочных недомолвках личных слуг советника.
А вот маска, которую Казутака надел для застолья была довольно пугающей – красно-черный прихотливый орнамент на белом фоне издалека создавал иллюзию разбитой личины, рыдающей кровавыми слезами. Но вблизи становилось ясно, что искусный мастер, добился такого эффекта, всего лишь расписав фарфоровую поверхность тонкими ветвями старой вишни, часть из которых уже высохла и никогда не наберет цвета, а несколько веток в прощальном цветении полыхали выписанными красным контуром густыми соцветиями мелких цветов.
Мураки выпил первую чашку сакэ, но после лишь делал вид, что пьет, внимательно следя за юным Щиро, который, как и большинство его гостей пил неумеренно, но все же пока вел себя вполне достойно.
- Узнай для меня, кем является человек, сидящий справа от дайме Минамото, - шепнул он одному из слуг. И вскоре тот вернулся, чтобы, подавая веер, сообщить имя личного телохранителя правителя Восточных земель.
«Человек в качестве телохранителя у мононоке – интересно, - Казутака даже не удостоил Мибу взглядом, хотя мысли его крутились вокруг доблестного самурая, - верно он действительно искусен в обращении с мечом, настолько, чтобы не уронить чести своего дома, принимая вызов любого». Сам первый советник, как и подобает чиновнику его ранга соответствовал всем требованиям дайме – от умения обращаться с мечом до знаний нескольких сотен законов Западных земель, но открытой схватке предпочитал дипломатию, о чем красноречиво говорили и декоративные ножны меча и прихотливо завязанный шнурок, охватывавший основание рукояти и украшавший гарду. Длинные шелковые кисточки, венчавшие концы шнурка спускались почти до земли, что делало использование меча немного более затруднительным, чем было бы, откажись Мураки от такой затейливой демонстрации своего отношения к оружию.
Развлечения, которые были представлены гостям, были бы забавны, если бы не успели надоесть. Выступления танцовщиц, циркачей, чревовещателей, изощренные магические умения и чудеса, которым даже мононоке радовались, как дети.
Впрочем, в отличие от людей, многие из существ, обитающих в Агарти были по-своему наивны и не упуская повода для веселья, умели наслаждаться от души, хоть поединками в полете, хоть песнями и красивой музыкой.
Беседа двух дайме свелась к обмену любезностями, но ничего иного во время пира в честь приема гостей и не могло быть. Потому, когда юный тэнгу поднялся, чтобы уйти в свои покои и объявил, что его гости могут продолжать наслаждаться трапезой, Мураки поклоном проводив дайме, остался за столом, дабы у воинов и чиновников более низкого положения не было необходимости отказываться от развлечений и тоже уходить из-за стола. Мать Щиро Тайры ушла вскоре после сына.
А веселье набирало обороты. Тэнгу ссорились с Каппа, кицуне, не способные изменить своей природе баловались мороками и чарами, кто-то затеял ссору, но благо, мечи дозволено было носить лишь приближенным и охране дайме, а ссорившиеся были лишь челядинцами.
Близилось время фейерверка. Гости и приближенные белого дайме стали выходить во двор, а оставшиеся на столе яства не интересовали даже тех тануки, что продолжали набивать животы, когда большинство гостей наелись досыта.
Можно было и уйти, позволив отдохнуть и советнику Минамото.
Мураки вышел во двор и там без особенного труда отыскал отдохнувшего Тайру-сама, подле которого были Фокуда и почему-то не оставшаяся в своих покоях его мать. Убедившись, что юнец под должным присмотром старших, Казутака отправился искать Нищи Минамото, зная, что верный телохранитель будет следовать за своим господином.
Поклонившись важному гостю, Казутака повел короткий разговор, осведомившись, все ли пришлось по нраву Хигащи но дайме, а после с преувеличенной учтивостью, осведомился о том же и у приближенных Куро.
- Мибу-доно, - обращение сопровождалось коротким, как к равному, поклоном, - слухи о вашем мастерстве в фехтовании идет впереди вас.
Подобная форма вежливости была обязательной, и не умеющий легко составлять комплименты такого рода мог забыть о придворной карьере, но и говоривший и принимавший лесть, равно понимали, что все это – лишь красивая игра словами.
- Если пожелаете тренироваться вместе с воинами, то в нашем замке, как и везде, они собираются во дворе с восточной стороны на рассвете. Если же вам по нраву уединение, то в часы, когда ваш господин не нуждается в вашем мече, можете приходить в сад, к голубому павильону у пруда. Он по праву считается украшением сада этого замка, но особенно красив в полуночном свете полной луны.
Не разглядеть прямого приглашения в сказанном, сумел бы только глупец. А в том, что произнесено оно лично и в присутствии господина, которому служил Мибу, при всей вольности, было изъявление уважения к Минамото и подчеркнутая демонстрация того, что никаких тайных разговоров с его приближенными здесь не будет.
Праздник во дворце Тайра поражал своим размахом, но, привыкший к роскоши двора даймё, Ория не позволял пустить себе пыль в глаза. У сидящего рядом Рё сохранять невозмутимость получалось чуть хуже, и вскоре тот начал делиться своими впечатлениями возбуждённым шёпотом:
- Посмотри, как искусны здесь танцовщики!
- Юный Тамура танцует лучше, - равнодушно откликнулся Мибу, не желая признавать, что двор его господина может хоть в чём-то уступать великолепию западного властителя.
- А те чревовещатели!
- Ты как ребёнок…
Окидзаки насупился и предпочёл оставить все восторги уже исключительно при себе.
Тайра Щиро покинул пир, но Хигащи но даймё, судя по всему, не торопился следовать его примеру, получая искреннее удовольствие как от празднества, так и от дорогого чёрного сакэ, которое выставили на столы радушные хозяева. Сам же молодой человек пил только тогда, когда этого требовал этикет – порой чисто символически смачивая напитком губы. Всё же в первую очередь он оставался охраной для своего господина, и не мог позволить своей руке дрогнуть из-за паров веселья.
Когда сцепившиеся каппа и кицунэ, теряя человеческое обличье под смех остальных, повалились под ноги Куро, рука Ории легла на рукоять меча, но даймё, не сдерживая смеха, отмахнулся, позволяя молодому человеку опуститься на своё место обратно. Бывшие недруги, увидев, куда занесли их заплетающиеся от сакэ лапы, принялись потешно кланяться, выпрашивая прощение у даймё. Каппа при этом так усердствовал, что чуть было не расплескал воду из углубления в голове. Они были милостиво прощены и праздник продолжился.
Фейерверкам всегда уделялось большое внимание, потому многие ждали с нетерпением – чем же удивит гостей сегодня Нищи но даймё? Минамото поднялся и в сопровождении личной охраны и своей свиты двинулся во двор – величаво и неспешно, как и подобает его положению.
Появление первого советника Мураки не было чем-то неожиданным, но вот его маска притягивала взгляды даже привыкший ко всему мононоке. Маска была выполнена с удивительным изяществом, а узор сухих и ещё живых ветвей, исчертивших белую поверхность, казалось, меняется в зависимости от освещения. Вне всякого сомнения, большой любитель масок Ногути-сама, у которого в коллекции были маски на любой случай, обратил внимание на красоту исполнения этой.
Традиционные этикетные вопросы, последовавшие далее, получили не менее традиционные ответы.
Но потом советник внёс некую новизну, недвусмысленно намекнув на желанную встречу этой же ночью.
- Мой долг быть подле своего господина, - заучено откликнулся Ория.
- Говорят, сады дома Тайра действительно прекрасны. А лунный свет сделает и банальность утончённой, - с лёгкой усмешкой произнёс Минамото, тем самым, давая разрешение и поощряя своего приближённого на действия.
- В таком случае, Мураки-доно, я непременно посещу голубой павильон – дабы убедиться в ваших словах, - церемонно отозвался Мибу с коротким поклоном.
Его слова прервал треск – и в небо взлетели сотни фейерверков, заставляя на тёмном фоне распускаться огненным цветам. Затанцевали фонтаны – всех мыслимых цветов и оттенков, омывая струями огня небосвод. Шутихи рассыпали вокруг искры, заставляя придворных восторженно вздыхать и сопровождать появление очередного фейерверка аплодисментами. Наверняка ведь это поражавшее воображение зрелище станет поводов для появления новых стихов, темой для которых вновь предпочтут избрать красоту и краткость жизни искр.
Оторвав на мгновение взгляд от неба, Ория понял, что смотреть надо было вовсе не туда. Куда более утончённая красота фейерверка раскрывалась, отражаясь на белоснежной маске первого советника. Отблески огня по-новому расцвечивали изображённые на гладкой поверхности ветви – и казалось, будто вместе с пышно отцветающей вишней между ветвей танцуют разноцветные огоньки.
-«Не иначе, как лисьи…» - подумал Мибу и отвёл взгляд, не желая показаться невежливым.
Вскоре даймё предпочёл направиться к себе – и верная охрана последовала за ним.
- Я ведь говорил, что мальчишка постарается вас сманить… - довольно произнёс Минамото, когда прислуга начала разоблачать повелителя. – Начать решил, похоже, с тебя, Мибу.
- Мой господин, моя верность…
- Да знаю я, знаю, - со смешком отмахнулся Куро, пребывавший в прекрасном настроении. – А на встречу ты сходи, сходи…
- Да, мой господин, - склонился в поклоне Ория.
- Только будь осторожен. Первый советник – фигура очень значимая здесь… - Минамото довольно вздохнул, когда его освободили от дорогих и тяжёлых одежд. – Ведь именно он с мамашей мальчишки и посадили Щиро на место даймё…
Памятуя наставления Минамото, Ория всё же не мог не восхититься красотой садов замка Тайра. Пару раз на пути ему попадались мононоке, некоторые даже пытались заговорить, но молодой человек непреклонно пересекал подобные попытки.
Предложение Мураки-доно не оставляло ему большого пространства для манёвра. Разумеется, Ория не стал тренироваться бы с остальными войнами, да ещё и чужого даймё. Впрочем, хотя на поясе и висела верная катана, она была скорей предлогом для встречи, как оба прекрасно понимали.
Меч Ории был подарком самого Минамото – и Мибу дорожил оружием куда больше, чем собственной жизнью.
Ножны были выполнены в строгой и в то же время изящной манере – по ним шло изображение кленовых листьев, изменяя обычаю изображать там банальную сакуру. Самэгава представляла собой кожу аякаси – в просторечии икути – морского угря, известного своей длинной и практически неуязвимостью. Цука-ито была выполнена из шёлка столь тонкого, что, казалось, это и не шёлк вовсе – а лунный свет, принявший форму материи. Цвет шёлка заслуживал особого внимания – алый, но не похожий на кровь или яркие цветы, скорей заставляющий вспомнить о языках пламени, мгновенно охватывающих ритуальное подношение – или листву осенью.
Отдельного внимания заслуживала и цуба. Круглая поверхность изображала журавля, раскинувшего крылья – и снова клёны, изукрашенные металлами, названия которых Ория не знал. И хотя золотистый оттенок и наводил на мысли о золоте, но этот металл не имел ничего общего с мягкостью и податливостью драгоценного.
Меч молодого человек был пронизан осенью – клён, журавль, яркий цвет цука-ито… И название он носил соответствующее – «Аки-но-хикари», «Осенний свет».
Сад купался в свете луны и вскоре Ория остановился у пруда. Рядом возвышался голубой павильон, бросая отражение в его гладь. Глядя на вздымающуюся к небу крышу, изукрашенную искусной резьбой, Мибу почувствовал, как зашевелились в памяти воспоминания – о другом храме, исполненном удивительной красоты и тоски по вольному небу. Кинкакудзи, Золотой Храм, увенчанный фениксом.
Молодой человек качнул головой, отгоняя вставший перед глазами чуждый храм, и двинулся по дорожке неспешно, наслаждаясь красотой окружающего его сада.
Легкий ветерок тревожил водную гладь пруда, разбивая отражение полной луны на тысячи бледно-золотых бликов, заполнявших, казалось, все пространство меж берегами. Сейчас, когда тонкие клены зябли в серебряном убранстве из инея, а кисточки сухих камышей казались бледно-серыми в лунном свете, пруд выглядел торжественно и печально. Зимы в Западных землях редко были таковы, чтобы водоемы замерзали, и это накладывало отпечаток трогательной незавершенности на пейзажи, подобные тому, что открывался подходящему к голубому павильону. Летом под его крышей устраивались соревнования по игре в Го, забавы с отгадыванием ароматов, или состязания в стихосложении, потому Мураки приходил сюда ночами, когда даже самые неугомонные мононоке из дворцовой челяди, имеющей доступ в сад, не находили себе здесь дел. Упражнения с мечом для первого советника были скорее способом отрешиться от действительности, очистить мысли от суетного и наносного, чтобы сосредоточится на важном. Ину-гами Киба, питомец советника Мураки сидел у северного входа в павильон, являя собой воплощение бдительности и готовности бросаться в бой по слову хозяина. А сам советник, стоял на дорожке, как обычно – в белом. На этот раз в бело-голубой маске. Левая ее сторона была расписана, как крыло бабочки, а правая окрашена сверху вниз плавным переходом от белого к нежно-лазоревому цвету.
Позволив Мибу-доно приблизиться достаточно, чтобы можно было рассмотреть его лицо, бледное в лунном свете, советник шагнул ему навстречу. Первым же и заговорил, одарив в знак приветствия учтивым полупоклоном.
- Надеюсь, пир в честь дайме Минамото доставил и вам удовольствие, Мибу-доно.
Дав гостю время на любезность, Мураки продолжил, приостановившись, напротив самурая:
- Для меня большая честь сразиться с вами.
Он коснулся рукояти своего меча и снова склонил голову.
- Желаете пройти под крышу павильона, или останемся на берегу?
Несмотря на безмолвие темного сада вокруг них, Казутака почти не сомневался, что вслед за охранником Восточного дайме к павильону подтянутся и несколько любопытных мононоке. Многие слышали предложение советника и среди них и тех, кому было поведано о случившемся, несомненно, нашлись желающие посмотреть на тренировку людей, да и на мастерство телохранителя Минамото – тоже. Вот только едва ли непрошенные зрители позволят людям увидеть себя – скроются за чарами, как делают это всегда, гуляя в человеческом мире.
Ория повернулся на голос и вернул полупоклон, приветствуя мужчину. Новая его маска как нельзя лучше вписывалась в припорошенный снегом пейзаж. Лазоревый наводил на мысли о льдах – таких глубоких и толстых, что сквозь них к воде не проникает ни один луч солнца, а витиеватая роспись левой стороны напоминала узоры, которые рисует мороз.
- Пир был роскошен, Мураки-доно, большая честь присутствовать на нём, - отозвался Мибу. Этикетные тонкости его сейчас мало интересовали. Двинувшись вперёд, молодой человек остановился напротив советника, всё ещё остающегося под крышей павильона. Взгляд охранника привлекал меч Мураки, что, впрочем, было естественно. Изукрашенная гарда и длинные кисти наводили на мысли скорей о красивой безделушке, чем о настоящем мече – ведь и сталь для оружия изготовляется несколько иначе, нежели для дорогих игрушек.
- Стать вашим противником – честь для меня, Мураки-доно, - ладонь легла на рукоять и обласкала плетение. – Я бы предпочёл остаться. Лунного света здесь больше, на лезвиях это будет смотреться прекрасно…
-«Равно, как и на ваших волосах, первый советник», - подумал Ория, но, разумеется, не позволил себе произнести подобной вольности вслух.
В поединке не на смерть молодой человек предпочитал находить изысканное удовольствие. Красота движений и грация противников в танце с мечами всегда привлекала множество зрителей, но Мибу не слишком волновало – наблюдает ли за ними кто-то или же нет. Советник действительно предложил поединок, и это стало приятным сюрпризом для Ории, который был уверен, что Мураки-доно всего лишь избрал один из множества поводов склонить его к встрече.
Дождавшись, пока мужчина выйдет из павильона, спустившись по пяти ступенькам – даже здесь, в мире мононоке, старательно избегалась несчастливая цифра «четыре» - Мибу снял ножны с пояса, держа их перед собой таким образом, чтобы мужчина мог оценить их красоту и произнёс:
- Имя моего меча – Аки-но-хикари, осенний свет. Мой господин изволил одарить меня мечом, вышедшим из кузниц мастера Мунэтика, брата народа кицунэ, наделивших его мудростью и тайными знаниями, - Ория медленно опустил меч, навешивая ножны обратно. Представив свой меч, он вопросительно посмотрел на своего противника, ожидая ответной любезности.
Для самурая меч – это его душа. Дорогое и старинное оружие сразу же по праву заняло это место для Мибу, который мог только восторгаться тем, как прочно сел в ладони Аки-но-хикари, ставший продолжением его руки.
Правители Агарты умели оказывать своим любимцам знаки внимания и были необычайно щедры к тем, кого ценили. Имя мастера, создавшего меч Мибу и тот факт, что оружие было получено самураем в дар от своего господина, говорили человеку проницательному о многом. Например, о том, что юному дайме Западных земель не стоит даже заводить разговоры о том, чтобы Мибу-доно преступил свои вассальные клятвы и оставил службу у Минамото.
Бледные в лунном свете пальцы Казутаки расслабили петлю шнурка, охватывавшего рукоять меча.
- Не могу сказать, что мое оружие является даром господина, - в тихом голосе советника слышалась улыбка, - бывший его владелец не сказал мне так же, как звали мастера, выковавшего «Волю небес», но если мой Сора но иши действительно исполняет предначертанное свыше, то он явно насытился кровью и желает покоя.
Шнурок с длинными кистями упал на землю перекрещенной петлей, когда держа меч перед собой советник поклонился противнику, давая понять, что ритуальная часть начала поединка не будет долгой. Полночь – мгновенья безвременья, волшебное небытие между сегодня и завтра, прошла в одно дыхание. Мужчина отмерил положенное число шагов, прежде чем, вновь склонив голову в знак уважения перед противником, принять стойку.
Лунные стрелы очертили края обнаженных мечей за миг до того, как Мураки решил позволить себе не свойственную обычно резкую и напористую манеру боя, атаковав первым. Более опытный воин, Мибу-доно без сомнения выигрывал за счет решительных атак, а не долгих танцев вокруг противника, выжидающего, когда же, бросающийся вперед соперник допустит промашку и сейчас Казутаке просто захотелось проверить его готовность к неожиданностям и настроение на поединок.
Атакующий всегда дает сопернику право решить – встречать удар контратакой или уклоняться и ускользать, дразня противника умелой игрой отвлекающих движений, но не давая стали своего меча соприкоснуться с лезвием меча в руках своего врага.
Поза молодого человека была обманчиво-расслабленной. Предпочитая следовать примеру мастеров прошлого, Ория полагал, что мечнику приличествует сохранять спокойствие и хладнокровие вплоть до последнего мгновения. Катана легко выскользнула из ножен, но он не стал поднимать её, позволяя Аки-но-хикари смотреть в землю. Если слишком высоко поднимать меч, трудно будет обмануть противника.
В поединке важную роль играет первый удар – нередко такая атака становится для противника смертельной. Но ведь они решили скрестить мечи не для того, чтобы напоить их кровью…
Мибу спокойно стоял и смотрел, как первый советник летит на него, словно громадная птица. Сора-но-ищи хищно блестел, отражая лучи луны – Мураки нападал со стороны светила, так что у него был дополнительный шанс выиграть мгновение, ослепив противника. Конечно, большой опасности это не представляло – всё же, лунный свет не столь ярок, но нервировало.
Молодой человек, подпустив противника к себе ближе – всё произошло в считанные мгновения, но, как и каждый опытный мечник, Ория прекрасно рассчитывал даже эти мгновения – и стремительно ушёл с линии атаки. Однако этого было недостаточно – Мибу интересовало мастерство первого советника, потому он сопроводил свой манёвр вертикальным ударом, резким и сильным, рассекая ночной воздух, от соприкосновения с которым Аки-но-хикари запел. А потом резко замолчал, встретившись с лезвием Сора-но-ищи.
Маска Мураки оказалась близко – и Мибу пожалел, что та скрывает его лицо. Помимо того, что это давало мужчине преимущество, не выказывая его эмоций, если таковые и были, Ория предпочёл бы видеть выражение лица. Это всегда было достойной наградой в поединках с Окидзаки, слишком эмоциональном для того, чтобы сдерживать неудовольствие или радость. В прорезях маски непреклонно сверкали серые глаза.
- Хороший меч, - произнёс Мибу, ощутив достойный отпор. Они замерли, пытаясь решить, кто же сильней, но ни один из противников не дрогнул. – И его держит достойная рука.
Отредактировано Oriya Mibu (2012-10-03 12:40:01)
- Достойная чего? – маска скрывала улыбку Мураки, решившего добавить к поединку не просто ритуальный обмен любезностями, а нечто более личное.
Он не смог бы ответить на вопрос «Зачем?», да и не захотел бы.
Со стороны казалось, что соперники замерли, едва острия их клинков соприкоснулись почти перпендикулярно друг дургу – столь изящны были их позы, лишенные напряженности. Но Казутака чувствовал силу противления Мибу и не спешил делать шаг в сторону, чтобы не позволить самураю уловить вектор движения и предвосхитить удар.
- Как могло случиться, что человек стал личным телохранителем дайме но Нищи но даймё?
Вопрос прозвучал тихо, в тон пению рассеченного стремительным взмахом меча воздуха. Казутака не развивая атакующего маневра, шагнул назад, ровно настолько, чтобы мечи могли соприкоснуться концами, если Мибу-сан не пожелает преследовать его, а предпочтет изящество танца, и красоту долгого, завораживающего, подобно змеиному танцу перед флейтой, кружения друг против друга, в ожидании малейшего упущения со стороны противника, чтобы затем, одним стремительным движением обозначить смертельный, будь все происходящее настоящим боем, удар.
Кровь приятно заиграла, быстрей побежала по венам – если кому-то для этого требовалось сакэ, то Ория не знал ничего лучше сражений. Даже любовные утехи молодой человек ценил меньше.
Он не стал отвечать на внезапный вопрос советника, но оценил его по-достоинству.
- Так же, как человек стал первым советником при даймё, - вернул колкость Мибу.
Они закружили друг напротив друга, на достаточном для атаки расстоянии, но Ория не спешил нападать. Множество глаз следило за танцующими в свете луны противниками, но сейчас для него мир сузился до небольшого пятачка пространства, в котором находились он, Мураки-доно и лунный свет.
В древности схватки на мечах продолжались не многим более пятнадцати секунд, но такой подход мало вязался с красотой, потому со временем поединок становился всё дольше и красочней. Да и удовольствия это приносило меньше.
Лучи луны ласкали гладкую поверхность маски первого советника, и Ория вдруг ощутил очень ясно, что эта самая маска ему мешает. Не в поединке – такой мелочи мастер его уровня не уделил бы внимания – но лично ему, Ории Мибу.
-«Я хочу видеть твоё лицо», - эта мысль сформировалась очень чётко и, как и бывало в битве, мужчина подался вперёд, следуя своим инстинктам и желаниям. Интуиция его никогда не подводила.
Вскинув меч, он продемонстрировал Мураки – да и всем возможным зрителям – удары утикоми, мастерством которых он славился при дворе даймё и на поле боя, удары, которые он долгое время отрабатывал, иступлённо ударяя в одно и то же место на мишени, пока руки не начинали дрожать от перенапряжения.
Лезвие меча, сверкнув, понеслось к лицу первого советника. Такой удар вполне мог стать смертельным в бою, но сейчас Ория целился в край маски, намереваясь расколоть её – или заставить слететь.
Стремительные удары Мибу-доно выказывали вполне резонное для личного телохранителя дайме мастерство и более того, заставляли Казутаку держать дистанцию, чтобы и растянуть удовольствие от поединка, и, вместе с тем, позволить сопернику показать свое мастерство во всей красе, поскольку превосходство воина, не разделяющего себя и собственный меч над дипломатом и чиновником, предпочитающим оттачивать мастерство риторических боев, было уже очевидным. Что ничуть не удивило Мураки. Телохранитель мононоке не имел права уступать в технике и реакции самим мононоке.
Пропущенный удар мог бы оказаться смертельным, если бы Мибу не контролировал каждое свое движение. Острие меча коснулось фарфоровой поверхности маски и та жалобно хрустнув, словно раковина моллюска под ударом камня, раскокололась. Нижняя часть маски, срезанная наискось упала к ногам советника, обнажа левую щеку, губы и подбородок.
Правая и верхняя часть маски еще держалась на лице, но не дольше паузы между двумя ударами сердца. По ней зазмеились тонкие черные трещины и в следующий миг тонкий фарфор осыпался крупными и мелкими осколками, часть из которых застряла в складках одежды, а часть оказалась на земле.
На лице Мураки в этот миг отражалось лишь легчайшее удивление, но не желанием соперника устарнить этот ненадежный фарфоровый щит и не точностью удара – лезвие едва оцарапало кожу и порез был столь тонок, что Казутака даже не ощутил боли, а края раны даже не разошлись.
- Вот как, Мибу-доно, - выдохнул он, едва разлепляя губы и сделал решительный выпад вперед, направляя острие меча под нижний край пояса, туго обхватывавшего стан темноволосого воина, - вы предпочитаете идти к цели напрямик, круша любые преграды?
В серых, словно дождливое небо глазах блеснул огонек интереса к ожидаемому ответу.
- Вы увидели, что хотели?
И только сейчас вдоль краев пореза на щеке выступили мелкими бисеринками капли крови, а сам Мураки ощутил боль.
Ину-гами вскочил со своего места – едва раздался треск расколовшейся маски – и залаял, срываясь на яростное рычание. Но без приказа хозяина не смел приблизиться к танцующим.
Бросить взгляд на лицо советника Ория не успел – Мураки-доно атаковал, и чтобы избежать ранения, Мибу пришлось спешно отскочить в сторону. Блокировать удар он не мог, меч всё ещё был поднят на уровне лица, параллельно земле. Воля Небес почти нежно мазнул по боку, но, к счастью, самурай был достаточно быстр, чтобы избежать ран. Только узорный пояс с достойной порицания готовностью разошёлся под лезвием меча – до середины, но не опадая к ногам хозяина.
- Я повинуюсь зову сердца в бою, как и наставлял меня мой учитель, - откликнулся Ория и, подняв взгляд на советника, будто споткнулся на ровном месте, остановившись.
Для мечника уровня Мибу это было по меньшей мере странно – прерывать плавное и почти традиционное кружение вокруг противника, не собираясь при этом нанести сокрушительный удар.
Лунный свет беззастенчиво ласкал бледную кожу первого советника, опровергая слухи о шрамах, ожогах, уродстве или татуировках Мураки-доно. Но не удивление остановило Орию, и не красота первого советника, очевидная для любого, имеющего глаза, чтобы видеть.
Он уже видел этот лицо.
Мибу поражёно смотрел на своего противника, опустив меч, а перед глазами мелькали совершенно непонятные картины - того, чего не было никогда и никогда быть не могло: странно одетые люди, смеющиеся юноши и девушки, спешащие куда-то – в руках они держали стопки книг, Мураки-доно в чём-то вроде камзола, что удивительно, однотонного и без приличествующих его положению украшений и регалий…
-«Поедешь со мной в Венецию, Ория?»
Желая изгнать из ушей этот мягкий и чуть насмешливый голос, принадлежащий противнику – и прервать обрушившийся на него поток морока, явно навеянный кем-то, молодой человек взмахнул мечом, будто перерубая канат.
С тихим шелестом Аки но хикари скользнул в ножны. Для Мибу этот бой был окончен.
- Вы ранены, Мураки-доно, - молодой человек склонил голову. – Я не могу более продолжать.
Не только Мибу-доно рассматривал лицо первого советника Нищи но даймё. Мононоке, таившиеся под чарами невидимости тоже с любопытством созерцали лик сероглазого мужчины, не выказавшего ни малейшего огорчения тем, что привычная маска, оказалась разбита. Мураки коротко улыбнулся ответу Мибу, но глаза оставались теперь бесстрастными. Фарфоровую личину теперь сменила маска самообладания.
Слова о ранении, слетевшие с уст самурая, заставили губы Мураки-доно дрогнуть, но он все же не улыбнулся и не рассмеялся услышанному. Пустяковая царапина, от которой через несколько дней не останется даже шрама, не стоила того, чтобы прерывать поединок, но меч телохранителя уже скрылся в ножнах, и со стороны Казутаки было бы невежливо проявлять настойчивость.
- Как пожелаете, Мибу-доно, - кивнул он, убирая в ножны и свой меч.
Ину-гами, поняв, что никто не причиняет хозяину зла, затих, но остался стоять на ногах, подозрительно косясь на Орию.
- Это был странный бой, - подытожил он спокойно.
Действительно, странный, прерванный на середине, словно мелодия, оставшаяся недоигранной из-за порвавшейся под пальцами музыканта струны. Незавершенность эта оставила чувство неудовлетворенности у Казутаки, привыкшего любое дело, даже самое простое, доводить до логического завершения.
- У вас был насыщенный день, - продолжил советник и тон его голоса был прохладен и чист, словно зимний ветер, спустившийся с гор в долину, - с моей стороны было бы грубостью, настаивать на продолжении поединка или новом сражении. Позволите сопроводить вас до замка?
Жестом ладони советник обозначил возможное направление пути, совпадающее с, уходящей в сумрак зимнего сада, каменной дорожкой. Жест этот дополнял неозвученное предложение растянуть путь до замка, пройдя через весь сад, и, разумеется, скрасить дорогу беседой.
Мураки-доно был прав. Странный бой. Но Ория не собирался продолжать в том таком состоянии – не мог позволить этого себе. Морок или нет, но нанести советнику серьёзные раны только из-за дрогнувшей руки? Нет… этот поединок между ними, к сожалению, был поединком слишком политическим, чтобы позволять себе небрежность.
Карие глаза пытливо взглянули на Мураки-доно, словно пытаясь понять – был ли морок наведён именно им или же одним из многочисленных зрителей. Однако браслет-оберег – личный подарок даймё людям, никак не среагировал на это происшествие, что было по меньшей мере странно.
- Вы правы. Пока мой господин изволит пребывать у вашего даймё в гостях, я думаю, мы сможем повторить сражение – если будет на то желание, - склонил голову Ория. Подождав пока советник вложит свой меч в ножны, Мибу сделал пару шагов навстречу. – Я буду благодарен вам. Мой господин говорил, что эти сады славятся своей красотой…
Они двинулись по дорожке, оставляя за собой павильон, ставший безмолвным свидетелем их поединка.
Каменная дорожка причудливо петляла и извивалась, огибая пруд таким образом, чтобы при прогулке можно было насладиться его красотой. В нём сейчас отражались звёзды – довольно яркие. Видимо создатели сада хотели подчеркнуть это изысканное изящество, и потому светильники были расположены не по линии следования дорожек, а только в некоторых местах, где освещение требовалось для того, чтобы придать таинственности.
Из ближайшей бамбуковой рощицы, будто птицы, которых вспугнули звуки шагов, выскочила пара влюблённых. Прошуршали дорогие одежды стремительно удаляющейся девушки, а юноша, старательно пряча лисьи хвосты, чуть покраснев, прикрыл веером лицо и, вежливо поклонившись советнику, поспешил прочь.
Это событие заставило Орию улыбнуться – и несколько разрядило обстановку.
- Видно красота ночного сада столь велика, что некоторые пташки решили свить гнёзда даже ночью, - с тихим смешком заметил молодой человек.
Красоты зимнего сада в полуночный час менее всего интересовали советника Мураки. Но он поблагодарил телохранителя черного дайме за любезность, прежде чем свернуть на дорожку меж лишенными листьев кленами. Печальная красота серебрящихся в лунном свете голых стволов с клонящимися вниз ветвями не трогала Казутаку, привыкшего к местным пейзажам, да и мысли его были заняты собеседником.
- Вам следует теперь быть осторожнее, Мибу-доно, - вздохнул он невесело, - порой правители оберегают свои маленькие тайны ревностней, чем секреты государственной важности, а вы разбили одну из них.
Мураки не обольщался насчет того, что это останется неизвестным, и на счет реакции своенравного мальчишки, желаниями которого подчас управляла мать. Последняя была алчна, амбициозна, ревнива, агрессивна и недальновидна, при всем своем уме, ярком, сильном, но по-женски мелочным и практичном на уровне ооку и внутридворцовых интриг. Серьезные политические решения этой женщине-мононоке были недоступны. Зато устроить ловушку для одного из спутников важного гостя, она могла.
Эти невеселые мысли прервал шорох шелковых одежд, спешащей из беседки девушки, и Казутака сдержанно улыбнулся, догадываясь кто бы это могла быть. Ковинул склонившему голову в приветствии китсуне и ничем более не выказал своего интереса. У него хватало собственных тайн, чтобы заниматься чужими любовными интригами.
- В начале этого месяца, - продолжил он беседу со своим спутником, - я составлял гороскоп для своего господина и задумался над тем, что звезды не открывают моего будущего лишь потому, что я не помню своего прошлого. Как все люди в этом мире. Вы ведь тоже, Мибу-доно, не знаете иной жизни и иного мира, кроме Агарты?
Он помолчал, замедлив шаг, и повернув голову в сторону спутника, позволил себе взглянуть в глаза самураю, словно мог прочесть в них, непроницаемо темных при игре ночных теней и лунного света, что-то большее, чем слова любого ответа.
- Вот как… мне жаль, если я доставил вам неудобства, Мураки-доно, - нейтрально отозвался Ория. Он ни о чём не жалел. Разбить маску показалось ему верным, поступком скорее сердца, чем разума, в бою же молодой человек доверял своему сердцу. Однако слова советника о маленьких тайнах кое-что проясняли. Не зря прятал своё лицо первый советник даймё… - «Скорей всего он любовник даймё…»
Мибу логично предположил, что это был своего рода намёк на особую близость к власть держащим, но почему-то Мураки-доно упорно не представлялся ему в таких отношениях с молодым тэнгу. Впрочем, это было бы естественно, принимая наставления старшего во всех их проявлениях, молодой господин учился бы властвовать не только своим разумом, но и телом.
Впрочем Ория не испытывал тревоги по этому поводу. Он всегда сумеет защитить себя, свою честь и честь своего даймё, а остальное его пугало мало. Молодой человек всегда чувствовал себя далёким от дворцовых интриг и закулисных махинаций, предпочитая подобно самураям древности вести жизнь простую и честную. Держать данное слово, свято чтить веления и интересы своего господина, умереть за него – что Ория посчитал бы величайшей честью – вот, пожалуй, и всё. И если чего длинноволосый самурай и боялся, так это впасть в немилость у господина.
Сад был диво как хорош, омываемый лунным светом, и Мибу искренне порадовался, что может насладиться его красотой во время прогулки. Было бы обидно пропустить подобное зрелище.
Вопрос Мураки-доно несколько переходил границы вежливой холодности, которых они оба держались, но Ория вовсе не был против такого поступка.
- Нет, Мураки-доно. Я помню только Агарту, но у меня есть пара мыслей насчёт своего прошлого, - молодой человек позволил себе лёгкую улыбку, встречаясь взглядом с советником. – Говорят, что господин и его вассал связаны на три жизни… вне всякого сомнения, в прошлой своей жизни я так же служил моему господину, и милостивые ками позволили мне сопровождать его путь и в этом воплощении.
Связь господина и вассала крепче даже, чем связь влюблённых – она длится целых три жизни. Но плавное течение этих мыслей, к которым Ория успел уже привыкнуть и в некотором роде даже гордился своим прошлым, прервали воспоминания о мороке.
- Мураки-доно человек просвещённый, если даже звёзды готовы открыть ему свои тайны… - поколебавшись, произнёс молодой человек. – Быть может, вы знаете, что такое «Венеция»?
Рассуждения телохранителя о вассальной привязанности вызвали у советника только легкую, чуть насмешливую улыбку. Но ни опровергать мысли Мибу, не рассуждать на эту тему, Казутака не стал. Полагая, что прошлые жизни все равно сокрыты завесой забвения, он был занят лишь нынешней.
- Венеция, - повторил он незнакомое слово и хотел уже отрицательно покачать головой, признавая, что просвещенность его отнюдь не безгранична, как с губ слетело само собой, - это город.
Бледные пальцы советника коснулись лица, словно тот пытался усмирить резкий приступ головной боли. Такого города не было в Агарте, и любой школяр мог бы сейчас рассмеяться в лицо Мураки-доно, заявив, что первый советник дайме – любитель глупых выдумок. В памяти всплыли десятки прихотливых названий и медленная песня о солнце.
Когда-то давно он был страстно влюблен в этот город, влюблен и в мужчину, едва покинувшего пору юношества.В те дни он не умел принимать полумеры и хотел, чтобы две его страсти непременно встретились, верил, что его избранник так же как он сам, будет очарован… Венецией.
- Откуда вы взяли это название, Мибу-доно? – спросил он глухо.
И мысленно продолжил: «откуда я знаю об этом городе?».
- Венеция… это город.
Ория на самом деле не ждал ответа – и потому несколько смешался в этот момент. Вот значит как. Неужели этот морок был вовсе и не мороком, наведённым на верного воина Хигащи но даймё одним из чрезмерно активных царедворцев, желавших победы Первому Советнику? Что же тогда?
Ответ был очевиден. Множество людей, советник в неподобающей одежде и это интимное обращение по имени… если только сейчас Мураки-доно не играл в недоумение, то это могло означать только одно – в прошлой своей жизни Мибу знал его. И, судя по всему, достаточно хорошо, раз тот позволил себе столь вольное обращение.
-«Неужели у нас было общее прошлое?»
Это казалось удивительным. Впрочем, даже если и так – он, Мибу Ория, верный слуга своего господина, и ничто – ни прошлое, ни будущее – не сможет изменить его верности.
- При виде вашего лица, Мураки-доно, это название само пришло мне в голову, - мужчина ответил с прямотой воина, которому нечего скрывать – и который в верности своей даймё зашёл настолько далеко, что может, не тревожась о сплетнях, говорить подобные вещи. – И, судя по всему, в вас этот город тоже… будит воспоминания. Или я не прав?
За ними по пятам следовал ину-гами, то и дело сворачивая с дорожки и ныряя в кусты. Сперва самурай не мог понять, почему ручное животное Советника так себя ведёт, но когда позади раздался чей-то испуганный возглас, по губам Ории скользнула быстрая улыбка. Ину-гами, видимо повинуясь воле своего хозяина, гнал любопытных прочь, не позволяя следовать за мужчинами и слушать их беседу. Что ж, это только на руку.
Тонко и чутко разделяя смыслы и значения слов, советник добился немалого влияния и слыл опасным человеком, несмотря на полное отсутствие способностей, исконно являвшихся для обитателей Агарты мерой силы и ума. Потому он четко мог сказать, что знание о Венеции, пришедшее к нему вдруг – не воспоминание. Впечатление скорее, очень похожее на состояние сочинителя сказочной истории, выдумывающего имена и названия неведомой страны, чтобы усладить внимание своих слушателей. Но сочинением сказок первый советник белого дайме никогда не занимался. Он позволил себе неприличный, по сути взгляд на собеседника – плату за признание Мибу-доно во взаимосвязи воспоминания и открытого лица Мураки.
- Видите, как опасно бывает снимать чужие маски, - тонкая улыбка искусителя, ничуть не жалеющего о потере помянутой маски, тронула губы Мураки.
- Я бы не назвал это… воспоминаниями, Мибу-доно. Это похоже на знание, сродни незыблемой уверенности в том, что после ночи настает день, морская вода солона, а снег – холоден. Знание, - повторил он удачно подобранное слово, все еще не сводя взгляда с телохранителя Хигаши но даймё, - о том, что, если завтра я отправлюсь на прогулку по ночному саду, то встречу вас на берегу. А десять дней спустя, когда господин Ваш покинет дворец Нищи но даймё, дабы возвратиться домой, вы последуете за ним, увозя в своем сердце…
Мураки придержал последнее слово на несколько мгновений, подобно ювелиру, уже выложившему перед покупателем десяток драгоценных безделушек, но приберегший последнюю, самую ценную на потом.
- … воспоминания.
Помолчал, с улыбкой внимая шороху ветвей кустарников, потревоженных псом, следующим за ними и добавил, лаская взглядом благородную линию шеи самурая, линию его подбородка и очертания губ.
- И в вашей воле решить, какими они окажутся.
Остановившись, Ория повернулся к советнику и выдержал прямой взгляд со спокойствием воина, готового принять любой удар – меча или слова.
Слова мужчины, чьи волосы, казалось, тоже были частью белых одежд, а голос теперь звучал почти вкрадчиво, неприятно задели его. Если это и было предложением повторить поединок, то слишком уж самоуверенным. Сегодня Мибу пришёл сюда только по благословению своего господина, и пусть получил от боя намного больше, чем ожидал – но он оставался подневольным человеком, который не может идти наперекор желаниям своего даймё. Впрочем, Куро-доно любил своего телохранителя – и мог позволить тому поступать так, как ему заблагорассудится, покуда Мибу превыше своей жизни ставил честь господина.
- Ничего не предрешено, Мураки-доно, - мужчина смотрел прямо в серые глаза, сейчас такие светлые, что почти серебряные, и взгляд этот будил в нём странные чувства, испытывать которые он не должен был. Слишком весомыми оказались слова Советника, слишком трудно было проигнорировать эту бархатистую мягкость его голоса. – Если моими поступками не руководит воля моего господина – то я поступаю соразмерено себе и велениям сердца.
Он на мгновение прервался. Отповедь, которая должна была бы поставить Советника на место, чудесным образом сменилась словами, которых от себя не ожидал и сам Ория. Было в этой беглой улыбке Мураки нечто такое, что заставляло отбрасывать обычную холодность и рассудительность… что-то знакомое.
- Вот моя рука, Мураки-доно, - молодой человек протянул правую руку Советнику, изящно сложив пальцы так, чтобы этот жест ни в коем случае нельзя было воспринять, как приглашение к дружескому рукопожатию. – Здесь и сейчас – вы можете взять её в ладони. Но завтра, быть может, в этой руке окажется рукоять меча и рука не дрогнет… Не загадывайте наперёд.
Слова воина вновь вызвали на губах первого советника улыбку. Он со вздохом покачал головой и, словно открывая для Мибу-доно, важную тайну, сообщил:
- Не в моей власти угадать будущее, но в моих возможностях сделать всё, чтобы в ближайшие дни господин Ваш не помышлял об отъезде, а после не скоро пожелал бы проверить, так ли тверда будет ваша рука, когда он пожелает мою жизнь.
С этими словами Мураки мягко обхватил пальцы протянутой собеседником руки, но прежде чем, развернув его ладонь, накрыть своей, заглянул в глаза мужчины. Его влекло к этому человеку, и с удовольствием рассуждая о природе влечения, первый советник легко признал бы, что находит Мибу-доно сильным, цельным, честным и открытым человеком, а после добавил, бы, что в дополнение к прочим своим достоинствам, самурай красив, но в этом многословии не было нужды с самим собой. И Мураки не лукавил и не искал для себя объяснений острому, почти болезненному желанию увидеть, как страсть и разбуженное желание меняют строгие черты красивого лица Мибу, как рассыпаются по подушкам темные пряди длинных волос, ощутить, как напрягаются под прихотливой лаской твердые мышцы живота и произнести вслух, мягко прокатывая единственную согласную, имя «Ория».
- Я пришлю за Вами, - добавил он просто и спокойно, словно и не желал сейчас больше жизни притянуть к себе телохранителя Минамото Куро и, накрыв его губы своими, узнать, так ли жестки уста Мибу-доно в поцелуе, как при обещании, что он сохранит твердость и самообладание даже если завтра ему придется убить советника Нищи но даймё.
Следующий день советник провел в покоях госпожи Кагуя - матери Нищи но даймё, оставив маску на специальной подставке у входа. Они беседовали долго и легко, смеялись, пили чай, играли в составление ароматов, следили за играми юных фрейлин госпожи. Такое бывало крайне редко и оттого проявления внимания советника, особенно ценились госпожой.
Вечер второго дня посвящен был благородному гостю. И хотя подразумевалось, что присутствие советника необходимо, чтобы юный дайме не нарушил правил этикета и не дал гостю никаких неосмотрительных обещаний, никто из царедворцев обоих правителей не придал значения желанию юного тэнгу отправиться в свои покои, переложив ведение разговора на советника. Мибу-доно, как и положено, находился подле своего господина, но мужчины не обменялись даже взглядами – довольно было и того, что каждый помнил о беседе в ночном саду.
А на третий день с самого утра начались спешные сборы. И оба дайме, в сопровождении придворных, каждый из которых считал невозможным для себя оставаться во дворце, и пропустить важный исторический миг примирения между давно враждующими кланами, отправились на восток – к священным источникам, дабы принести жертвы богине Аматерасу, и просить ее благоволения, чтобы в скором времени Хигащи но даймё стал счастливым отцом… дочери.
А по достижении ею брачного возраста, повзрослевший и возмужавший Тайра Щиро ввел бы ее в свой дом, назвав женой. И длить вражду не осталось бы смысла.
Дворец опустел. Лишь слуги занимались привычными своими делами, да и те радовались возможности отдохнуть, собраться на кухне или в своих закутках компаниями, выпить и повеселиться. На закате один из них, не имевший возможности присоединиться к отдыхающим, поскольку служил первому Советнику Нищи но даймё, постучал в раму седзи покоев Мибу-доно.
И распростерся ниц, выдвинув вперед изящно перевязанный алой и зеленой лентами сверток.
Пока Мибу разворачивал подарок, оказавшийся вполне приличествующим случаю – черное кимоно с двумя танцующими журавлями на спине, слуга ожидал снаружи, готовый проводить самурая по дворцовым коридорам к покоям первого советника, если, конечно, гость пожелает выйти. Поверх кимоно лежал цветок камелии, призывающий к осторожности.
Лицо Мураки, ожидающего желанного гостя, было скрыто лазоревой маской. Он не стал уподобляться придворным щеголям, находившим себе заделье в ожидании и занимавшихся то музицированием, то чтением. Просто сам, зажигал свечи, потому что слуги не было в комнате.
Отредактировано Muraki Kazutaka (2013-07-11 17:26:45)
Прикосновение тонких белых пальцев к ладони ещё долго горело на коже даже после того, как Ория, сухо поклонившись, покинул общество советника. Мибу рисковал показаться невежливым, прощаясь так холодно с этим человеком, но это было наименьшей проблемой в тот момент.
Прикосновение Мураки вызвало у него странное томление, мучительно-душной волной распространившееся по всему телу. Следуя по тёмным коридорам, он раз за разом вызывал в памяти лицо советника – и точно так же раз за разом заставлял его исчезнуть, словно пытаясь доказать самому себе, что выиграет эту битву в любом состоянии.
- Всё ли прошло хорошо, Ория? – с любопытством поинтересовался даймё, привольно раскинувшийся на многочисленных подушках, когда телохранитель, предварительно осведомившись спит ли господин и ждёт ли его, склонился в поклоне перед возвышением, на котором было устроено ложе Минамото.
- Да, мой господин.
- Пташка напела мне, что ты сбил с Советника маску.
- Это так, мой господин, - уважительно отвечал ему Ория, не поднимая головы.
- И что, хорош ли он собой?
- Очень, мой господин.
Минамото Куро рассмеялся и этот смех напоминал звук молодого весеннего грома.
- Не увлекайся этим человеком слишком уж сильно, Ория. Он – змея. И на любовном ложе в его кольцах танцует паучиха.
- Мой господин! Прикажи мне – и я принесу голову этой змеи на блюде! – воскликнул уязвлённый Мибу, поднимая лицо.
Тёмные и мудрые глаза венценосного тэнгу некоторое время пристально смотрели на молодого человека, словно пытаясь найти свидетельства лжи. Потом взгляд смягчился и Куро, протянув руку, чтобы приласкать телохранителя так, как сделал бы отец своему чрезмерно пылкому сыну, низко произнёс:
- Я знаю.
Словно желая подчеркнуть свои же слова о том, что ничего не предопределено, следующий день Мибу провёл подле даймё, не отлучаясь от него ни на шаг – и не стал спускаться вечером в сад, а предложение насладиться вдвоём видом почти замёршего пруда, поступившее от Окидзаки, он отмёл тотчас же. Его товарищ был несколько обижен, но Мибу не придал этому значения. Нет значит нет.
Второй день прошёл в ожидании вечера – и снова молодой человек не отлучался от господина, находя удовольствие как в компании Минамото Куро, так и в том, чтобы задерживать взгляд на ком угодно, только ни на Мураки-доно.
Подобное почти что упрямство было обоснованным. Всё то время, что Ория не видел своего нового знакомца – он возвращался к нему в мыслях. Образ первого советника удивительным образом дробился и сквозь разодетого в шелка царедворца будто проступал человек знакомый… желанный. И вот это, последнее, выводило Мибу из себя. Он почти готов был в раздражении отказаться от любых последующих встреч с Мураки. Покой и гармония его внутреннего мира были нарушены налетевшим ураганом, и у этого урагана были серые смешливые глаза.
Мибу дурно спал ночью и, хотя и поднялся, как обычно, рано, но не чувствовал себя отдохнувшим. Сопровождать даймё в этот день, к сожалению, Ория не смог. Священные источники являлись местом недоступным для людей – и Хигащи но даймё предупредил об этом телохранителей. В который раз уже Мибу испытал печаль из-за своей смертной человеческой природы, во многом ограничивавшей его служение.
К вечеру в раму на двери постучали – и Ория недоумённо раздвинул створку. Гостей он не ждал… равно, как не ожидал он получить подарка от Первого Советника.
Он колебался всего несколько мгновений, но потом принял подарок, понимая, что отказ по личным мотивам здесь уместен не будет. Всё-таки визит Минамото Куро сюда оставался сугубо политическим, и ото всех его приближённых требовалось проявить такт и вежливость.
Подарок ему неожиданно понравился. Ория протянул руку и коснулся прохладного шёлка, погладил его, словно живое существо, и задержал взгляд на брачующихся журавлях, разметавших крылья в танце.
На токующих журавлях.
Мибу отдёрнул руку так, будто это не кимоно, а свернувшаяся кольцами гадюка, и поднялся со своего места резко, будто собираясь вступить в бой. Журавлиный полёт всегда манил его взгляд и глубоко в душе Ория считал журавлей своими птицами, словно они имели для молодого человека некий глубинный, важный смысл, настолько глубокий, что сам самурай не может его до конца осознать. Так что же это было сейчас? Просто удивительно совпавший выбор красивых одежд? Или советник намекал на то, что глубокий символизм журавлей для Ории ему известен – точно так же, как было ему известно и что такое Венеция?
Или… намёк здесь был другой? Намёк на брачующихся птиц…
Было бы грубо и недальновидно проигнорировать камелию – и Мибу, аккуратно подняв цветок кончиками пальцев, спрятал цветок в отвороте одежды, но не драматично у сердца, а с противоположной стороны.
- Проводи меня к Мураки-доно, - произнёс Мибу твёрдо.
Он ожидал церемоний и длительной прелюдии, однако советник приятно его удивил. В комнате он оказался один, и Ория, пройдя внутрь с вежливым поклоном, приветствовал Мураки со всей любезностью, на которую только был способен. После чего решил поблагодарить за подарок сразу же – и покончить с этой волнующей неожиданностью, которая взволновала его в разных смыслах.
- Я с благодарностью принимаю Ваш дар, Мураки-доно… но Вы поставили меня в неловкое положение. Здесь я лишь гость – и мне нечего подарить Вам в ответ, - произнёс Ория, с неудовольствием заключая, что советник видимо не станет снимать своей чудной лазоревой маски, мастерством исполнения которой в любой другой ситуации самурай бы восхитился.
Впрочем, может, это было и к лучшему. Ведь при виде лица этого человека Мибу испытывал душевное смятение, не уместное здесь и сейчас.
Тлеющую лучину, от которой зажигал толстые белые свечи, Мураки погасил резким коротким взмахом, едва услышал предупреждающий о приходе гостя, стук в дверь. Положил ее на полку, вдоль рядя свечей и обернулся. Маска скрывала и улыбку и вспыхнувшую в глазах радость от приходя Мибу-доно. В том, что самурай явится лично, мужчина не сомневался – следуя долгу Мибу не мог ни отвергнуть дар, ни поблагодарить за него.
Ответив на учтивый поклон неспешным кивком, Мураки с улыбкой выслушал гостя.
- Но как же, Мибу-доно, - удивленная интонация, окрасившая мягкий голос советника придавала словам легкий оттенок насмешки, но забавляли Казутаку вовсе не слова Мибу. Забавляла изящная драматичность ситуации, в которой оба они, подобно актерам, обязаны были произнести всё, что соответствовало ситуации, дабы не прослыть неучтивыми или грубыми людьми, - ответный ваш дар таков, что впору благодарить мне. Вы осуществили мое желание видеть Вас, а это – само по себе подарок. Располагайтесь, Мибу-доно, и оставьте церемонии до возвращения своего господина и моего. Мы с вами - люди, а это – достаточный повод, чтобы не уподобляться обезьяньим играм мононоке.
Мураки указал гостю на подушки перед низким чайным столиком и коснулся своей маски кончиками пальцев.
- Прошлая моя маска вам не понравилась, помнится, Мибу-доно, но если и эта вам не по душе, то вместо того, чтобы разбивать её, можете просто… снять.
Ория не стал ждать второго предложения, опустившись на подушки. Сегодня он оставил Аки но Хикари в покоях. Было бы невежливо брать меч, навещая советника, и сейчас самурай чувствовал себя так, будто у него не хватает части тела. Или души.
Предложение советника отложить на краткое время церемонии пришлось ему по вкусу. Мибу не чуждо было получать удовольствие от изящных словесных игр, в которых каждое слово приобретает множество смыслов, оттенков и многозначительно даже по самому звучанию, но сейчас он чувствовал волнение, которое могло бы превратить обмен великосветскими любезностями в непозволительно серьёзную беседу, по крайней мере для одного из её участников.
- «Снять?», - Мибу удержался от усмешки. Судя по всему вместе с отказом от церемонных разглагольствований советник предложил перейти и на уровень интимности, который должен был бы оставаться недоступных для мужчин, знающих друг друга так недолго…
- Отчего же, Мураки-доно. Прошлая ваша маска была исполнена достаточно изящно, мне было жаль разбивать её тогда, но… результат стоил этого, - Мибу сидел очень ровно и, несмотря на то, что советник предложил более неформальную атмосферу, спина молодого человека оставалась слишком прямой. – Что до теперешней… не сомневаюсь, у вас были причины надеть её сегодня, перед моим приходом. Так посмею ли я воспользоваться вашим предложением?
Он сделал небольшую паузу и с улыбкой вернул советнику откровенность.
- Определённо посмею.
В этой игре он не собирался исключительно обороняться каждый раз, когда противник делает свой ход, и потому протянул руки к Мураки, недвусмысленно предлагая ему опуститься рядом и позволить снять маску.
Маска скрывала лицо первого советника Нищи но дайме почти постоянно, за исключением редких моментов. И даже сон не являлся таковым. Завершив вечерний туалет, Мураки надевал одну из своих масок и снимал её только утром, чтобы умыться. Те, кому доводилось делить с Мураки-доно часы отдыха и удовольствий особенно гордились не тем, что удостоились внимания советника самого дайме, но тем, что видели его без маски, словно в лице светловолосого мужчины было что-то необычное. И маску, в которой он встретил Мибу-доно, Мураки не выбирал специально, однако не находил ни одной причины посвящать своего гостя в подробности этого маленького дворцового секрета. А так же, понимая, сколь быстротечно время их человеческой жизни, полагал, что битву выигрывает не только дальновидный стратег, годами изучающий своего противника, но и воин, не боящийся начать схватку без лишних предисловий и раскланиваний.
Не слать же потом гонца с письмом в замок правителя Восточных земель Агарты, надеясь на ответ и предаваясь мечтам о том, что сотня писем сделает их ближе одного до безумия откровенного шага. Он лишь предлагал гостю выбор, и был удовлетворен тем, что Мибу-доно решил не скрываться за тонким плетением изящной беседы, которая может легко связать вечер и утро, приятно опустошив мысли и утомив разум, но люди, разделенные низким столиком, не станут ближе. Тогда как для того, чтобы оставить маску в руках своего позднего гостя, Мураки пришлось опуститься рядом с Орией.
- Смелое решение, - усмехнулся он, открыто и легко глядя на самурая.
Легкие тени в уголках губ выдавали желание Казутаки улыбнуться, а в серых глазах плескалось неподобающее для столь серьезного господина, как советник юного правителя Запада, веселье.
- Вы всегда позволяете себе только то, что вам разрешают, Мибу-доно? – осведомился мужчина, жестом открытой ладони предлагая Ории отдать маску, - или бывают дни, когда даже такой верный слуга своего господина, как вы, следует лишь велениям сердца и своим желаниям?
Отредактировано Muraki Kazutaka (2013-07-12 16:05:01)
Возможно, советник был прав – решение смелое, если не сказать откровенное. Но Ория не мог себе позволить спасовать перед этим человеком, который, как ни странно, казался ему чрезвычайно важным. Не по политическим причинам, не по занимаемой им должности… важным исключительно для самого самурая.
Мибу снял маску обеими руками, осторожно придерживая её у краёв, как… маску театра Но. Это было странной мыслью. Он никогда прежде не держал в руках масок Но и вряд ли такая ситуация могла бы вообще произойти. Актёры при дворе Минамото берегли маски, как зеницу ока, и ни в коем случае не доверили бы телохранителю Куро прикасаться к таким ценностям. Он отдал лазоревое украшение советнику.
- Вы, верно, шутите, Мураки-доно, - лица их были непозволительно близко и Мибу, не желая показаться невежливым или чрезмерно заинтересованным, отстранился. – Я не спрашивал вашего разрешения на то, чтобы разбить сестрицу этой маски. И сделал это, как я уже говорил, по велению сердца.
Он поднял взгляд на лицо советника – сделал то, чего избегал пока что – и заметил:
- Я рад видеть, что та царапина уже полностью затянулась, Мураки-доно. Ваше лицо не заслуживает шрамов, хотя они, говорят, и украшают мужчину.
Даймё наставлял его не увлекаться этим человеком слишком сильно, но это оказалось сложней, чем можно было себе представить, хотя каждый приказ господина Ория и воспринимал, как истину в высшей ипостаси. Он не знал сейчас, что следует сказать – и всё только потому, что рядом с этим мужчиной испытывал странное ощущение… чувство, которое называют «кищи-кан», чувство, будто ты переживаешь нечто испытанное ранее, но забытое. Он понимал, что это не может быть правдой, но знал, помнил, предчувствовал изменения мимики лица Мураки, его жесты и переливы голоса, его интонации.
Откровенный комплимент красоте советника не дался ему просто, потому что исходил от сердца. А пустые любезности могли падать с губ Ории с лёгкостью, достойной скорей не воина, а дипломата.
- Я всегда стараюсь говорить прямо, Мураки-доно, хотя это и тяжело порой. Но искренность – лучшее украшение воина, нам не пристало носить маски, - Мибу тонко улыбнулся. – Как, например, советникам… Сможете ли вы ответить на мой вопрос так же откровенно, как я его задам?
Маска недолго пробыла в руке советника. Казутака просто переложил ее на столик, с улыбкой отметив, что мужчина, словно смущенный незначительностью расстояния меж ними, отстранился. И если телохранитель Минамото Куро сидел напряженно и ровно, советник юного Щиро Тайры позволил себе позу непринужденную, подчеркивающую его настроение испытать, так ли решителен самурай, как звучат его воспоминания о разбитой маске.
- В мои покои вы пришли тоже по велению сердца, - словно рассуждая, протянул Мураки, не сводя глаз с лица Мибу-доно, любуясь строгими, правильными чертами, и не скрывая этого, - по велению сердца сняли и эту маску, - изящный жест кистью руки обозначил направление для взгляда, каковой уперся бы в выпуклую личину с черными прорезями глазниц, лежавшую на черном, столике, - что вы сделаете дальше?
Мураки не спешил предлагать гостю чай, желая насладиться в полной мере, стремительно разворачивающейся игрой, предчувствуя, что она окажется недолгой. Мибу сделал свой ход. Осторожничал, что вызывало у Мураки острое желание поддеть собеседника легкой насмешкой, заставить утратить самообладание хотя бы на миг и загнать словами к необходимости объясняться и оправдываться. Но истинное удовольствие для Кзутаки заключалось отнюдь не в этом.
- Ответить искренно я смогу, - легко признался Мураки, - но, не желая, чтобы моя искренность могла омрачить этот дивный вечер или задеть вас каким-то образом, позволю себе предоставить вам самому решить, насколько честным окажется мой ответ.
И нетерпеливо, потребовал:
- Спрашивайте же!
- Юлите, - с усмешкой бросил Ория, словно укор, который мог бы бросить ребёнку старший товарищ по играм. – Но мне не пристало играть словами так, как вы, Мураки-доно.
Искушение ещё потомить советника ожиданием было весьма сильным, но самурай не стал ему потворствовать. Тон, которым потребовал Мураки вопроса, слишком уж походил на тон избалованного ребёнка и отчего-то тронул молодого человека.
- Вы всё верно сказали, Мураки-доно. Я разбил маску по велению сердца, по его же наитию пришёл сегодня сюда – несмотря на то, что Вы прекрасно понимаете – не прийти я не мог, боясь прослыть невежливым… и снял маску с Вас – по его же настойчивому требованию, ибо мне хотелось ещё раз увидеть Ваше лицо, - он прижал ладонь к груди очень плавным жестом, куда больше подходящим актёру или придворной даме, чем воину. Но ладонь коснулась не левой стороны, где билось сердце, а правой, где под дорогим чёрным шёлком прятался цветок камелии. – Когда мы скрестили мечи у пруда, вы один раз ошиблись и один раз попали в цель. Ошиблись – когда с уверенностью заявили, что встретите меня на следующий же вечер у пруда вновь. И сказали правду – когда говорили о том, что, покинув этот гостеприимный дом вместе с моим господином, я увезу с собой воспоминания…
Он позволил своего голосу мягко сойти на нет и, раздразнив любопытство этого человека в белых одеждах – под стать его волосам – произнёс чётко и даже немного резко, как разрубает воздух клинок:
- Какие воспоминания вы желаете оставить об этой ночи? – вот так, просто, искренне и откровенно, не позволяя себе отвести взгляда от серых глаз, Ория бросил этот вопрос с храбростью Оды Нобунага, предпринявшего знаменитую атаку на стан врага под лютой непогодой. – И, кто знает, если наши желания совпадут – быть может, мы оба обогатим сокровищницу наших воспоминаний.
Он намеренно не оставил себе путей к отступлению, полагая это низким и бесчестным, и вовсе не достойным Мибу Ории, верного телохранителями Хигащи но даймё, Минамото Куро.
Вы здесь » Descendants of Darkness. Celestial War. » Flashback » Агарта Моногатари
